Я признаю, что по сравнению с дикими баранами олени, наверное, не самые ценные среди крупных добываемых животных Северной Америке, но, всё равно, никто другой не привлекает более пристального внимания ценителей охоты. И, в то же время, мировые трофейные рекорды горных баранов — удивительны, а мировые рекорды оленей — легендарны. Просто гляньте на шумиху, поднявшуюся в 2008 году после добычи уникального оленя, получившего имя Spider Bull и ставшего первым трофеем, поспорившим с отметкой в 1,25 м. Что касается остальных американских крупных животных, следует отметить карибу, который не позволит усомниться в своей охотничьей важности. Хотя рассуждения о значимости оленя сродни рассуждениям о значимости мигрени.
Как говорится в поговорке, больше слёз пролито после услышанных молитв, чем после оставшихся без ответа. Слёзы, пролитые во время оленьей охоты, скорее относятся ко вторым, но всё же есть охотники, которые просто живут и дышат охотой на оленя. Они из тех, у кого на пикапах красуются надписи наподобие: ELK NUT, ELK MAD, ELK CRZY. Это те люди, среди которых есть и женщины, и дети, которые носят футболки с надписью «Я оленеголик». Или те, кто вешает жёлтые дорожные знаки «Осторожно, олени» себе на ворота. И для всех них я говорю: «Пользуйтесь моим опытом».
Мне хотелось бы думать, что увлечённость охотой на оленя у молодых людей пройдёт с годами, а не к старости, когда колени уже начинают скрипеть, а карманы рубашки заполняются очками и противовоспалительными препаратами. Но есть и много старых охотников, которые не исчезают, а просто умирают на охоте, зачастую в горах. Недавно на юго-западе Монтаны, где, да поможет мне Бог, я ехал на охоту во вторую неделю сезона охоты на оленей, я разговаривал с заместителем шерифа, и он случайно упомянул, что в этом отдалённом районе его, наряду со скорой помощью, в один только день открытия охоты вызывали из-за сердечных приступов четыре раза.
Очарование охоты на оленя распространяется даже на тех молодых и старых охотников, которые в жизни его не видели. Удобно устроившись где-нибудь на засидке, ожидая появления белохвостого оленя, они представляют себе «пляски» вапити 7×7 (прим. уличные танцы, вроде брейк-данса). В глубине души они мечтают о том, как выстрелят через каньон в бок стоящего на заснеженном склоне быка и тот запрокинет голову. Как снег припорошит его рога, а белый пар будет выходить изо рта оленя, закручиваясь в воздухе. Если бы всё было именно так…
Но о чём охотники, к своему ужасу, забывают, пока заполняют лицензии и бронируют проводников, так это о том, что, чтобы увидеть это зрелище, они должны сперва подняться в проклятые горы. Там они должны искать оленя до тех пор, пока не доберутся до вершины. Там они сделают выстрел, и бык будет добыт. А потом, да-да — ещё не всё! — они должны добраться до оленя, освежевать его, разделать и спустить с горы. Всё это и привело моего опытного друга к умозаключению, что охота на оленя — это не более чем «тяжёлая работа, выдаваемая за охоту».
Надёжная охота на оленя, когда идёшь с целью добыть одно животное, — это одно дело. Но какой безмозглый идиот потащится на суровую оленью охоту, когда он знает, что даже не собирается нажимать на спусковой крючок? Я вам скажу какой.
Много лет назад, когда я был молодым, мой друг Том Дэвис отправился на оленью охоту в NRA’s Whittington Center, расположенный в районе городка Ратон в Нью Мексико, и я сказал, что поеду с ним. На ночлег мы остановились в палатках и до утра слушали, как от мороза взрываются банки с бобами, а утром мы отдирали лёд с изголовья спальных мешков, образовавшийся от нашего дыхания. Но ближе к полудню мы выбрались на тропу в дубовых зарослях, и из-за припекающего солнца нам пришлось снять майки, пропитанные потом.
Наконец-то мы нашли стадо оленей. Они спускались с горы, а мы их преследовали, и Том смог сделать выстрел по одному из них из своего карабина Browning BAR калибра .30-06 Sprg. В момент выстрела олениха была на полпути к нижней части каньона. Том очень обрадовался. Однако, увидев моё лицо (а я уже понял, что нам предстоит пять часов изнурительной работы по свежеванию и, что самое главное, по транспортировке туши), он всё осознал и радость прошла.
Охотники думают, что перед охотой на оленя они должны тренироваться — стрелять на четыреста ярдов, бегать по трибунам стадиона вверх и вниз, следить за содержанием углеводов в еде. Но если им нужна настоящая тренировка, то этим охотникам следовало бы добыть быка на тротуаре перед самым высоким зданием в Денвере, освежевать его, разделать, упаковать, а потом взобраться по лестнице на крышу этого здания, затем спуститься. Потом подняться ещё раз, и ещё… А после этого повторить восхождение со всеми частями туши: мясом, головой и шкурой… А после спуска повесить всё это на дерево, да ещё успеть перетащить всё до того, как мясо начнёт портиться. А потом лечь и плакать, из последних сил вознося молитвы Всевышнему. И всё выше сказанное — это лишь в лучшем случае.
«Вы хотите поднять нам настроение? — спросите вы меня. — А как вы сами, когда осилили свою первую охоту на оленя, насколько хорошего зверя добыли? Насколько большого? А сколько вы их всего добыли? Нет, ну сколько? В таком случае кто дал вам право так рассуждать?».
Эти вопросы всегда лишний раз доказывают мне, что даже маленькая наивная девочка была бы куда менее опьянённой успехом оптимисткойохотницей, чем большинство охотников на лося: как просто фанатиков, так и тех, кто действительно уже был на оленьей охоте. Чарльзу Диккенсу такое даже не снилось. Эти «охотники» на оленя вогнали бы господина Роджерса в клиническую депрессию. По правде говоря, даже если всё идёт хорошо, то закончиться всё может плохо — с оленем.
Упустить восьмисотфунтового оленя, казалось бы, равносильно упущению пресловутой восьмисотфунтовой гориллы. И здесь ни причём большие расстояния или крутые углы стрельбы, это какие-то магические силы, кажется, заставляют пули огибать лося или разрушаться в воздухе, прежде чем его поразить. Единственное, что может быть хуже, чем не добыть оленя с первого выстрела, это не добыть его со второго. И с третьего.
Перед каждым добытым мною оленем было, по крайней мере, три или четыре другие охоты, на которых я не видел ни одного животного. И ещё одна или две, на которых я просто промахивался. И несмотря на неоднократные попытки доказать мне обратное, я узнал, что самок добывать не менее сложно, чем самцов. При охоте на самца вы имеете небольшой шанс найти его в одиночестве, а вот рядом с оленихой всегда есть от пяти до ста пяти других окружающих её животных, осматривающих, слушающих и обнюхивающих окрестности. Одно лишь я знаю наверняка: люди, действительно знающие о оленях хоть что-то, никогда не цепляют номер на машину с надписью 2EZ ELK.
Вот так. Охота на оленя — это не для сосунков. Это проверка вашей удачи, похожая на игру в покерном турнире с профессионалами, когда правила игры вы узнали только накануне. Это сродни трате денег на лотерейные билеты. Это холодные и промокшие ноги при ходьбе по колено в снегу. Это утро с болью во всём теле. Это езда верхом в пять утра по узкой и крутой тропе, на которой при дневном свете страшно даже стоять, а копыта впереди идущей лошади выбивают искры из камня. Это ночь в спальном мешке, когда вместо кровати земля, а сверху медленно падают большие хлопья снега.
Это часы, проведённые с биноклем в руках, когда наблюдаешь, как в далёком жёлтом ущелье за ручьём, в упавшей тени, движутся дозорные лосиные стада, собравшихся на водопой. Это скрадывание в кустах можжевельника, когда перед глазами стоит образ лосихи, а под ногами колючие ветви, преодолеть которые нужно абсолютно бесшумно. Это обломки гранита, на которых вы лежите возле кактуса, опирая винтовку на свёрнутую куртку и наблюдая за медового цвета животными и их попытками спрятаться в зарослях вечнозелёного дуба.
Это ветвистые коричневые рога, которые нужно аккуратно очистить от следов крови, а потом череп сделать чищё и глаже слоновьего бивня. Иногда рога достигают такого размера, что достают вам до груди, и вы можете на них облокотиться…
Да, я всё это проходил. Конечно, сам.
